Неточные совпадения
Воротились добры молодцы домой, но сначала решили опять попробовать устроиться сами собою.
Петуха на канате кормили, чтоб не убежал, божку съели… Однако толку все не
было. Думали-думали и пошли искать глупого князя.
— Богачи-то, богачи, а овса всего три меры дали. До
петухов дочиста подобрали. Что ж три меры? только закусить. Ныне овес у дворников сорок пять копеек. У нас, небось, приезжим сколько
поедят, столько дают.
Курицу нельзя
было достать; жарили и варили старых, лиловых, жилистых
петухов.
Для пополнения картины не
было недостатка в
петухе, предвозвестнике переменчивой погоды, который, несмотря на то что голова продолблена
была до самого мозгу носами других
петухов по известным делам волокитства, горланил очень громко и даже похлопывал крыльями, обдерганными, как старые рогожки.
— Вы думаете: «Дурак, дурак этот
Петух! зазвал обедать, а обеда до сих пор нет».
Будет готов, почтеннейший. Не успеет стриженая девка косы заплесть, как он
поспеет.
«Вот тебе на!» — подумал Чичиков. Платонов ничего на это не сказал, зная, что
Петух держался обычаев своих крепко. Нужно
было остаться.
На другой день до того объелись гости, что Платонов уже не мог ехать верхом; жеребец
был отправлен с конюхом
Петуха. Они сели в коляску. Мордатый пес лениво пошел за коляской: он тоже объелся.
Одевшись, подошел он к зеркалу и чихнул опять так громко, что подошедший в это время к окну индейский
петух — окно же
было очень близко от земли — заболтал ему что-то вдруг и весьма скоро на своем странном языке, вероятно «желаю здравствовать», на что Чичиков сказал ему дурака.
Но в продолжение того, как он сидел в жестких своих креслах, тревожимый мыслями и бессонницей, угощая усердно Ноздрева и всю родню его, и перед ним теплилась сальная свечка, которой светильня давно уже накрылась нагоревшею черною шапкою, ежеминутно грозя погаснуть, и глядела ему в окна слепая, темная ночь, готовая посинеть от приближавшегося рассвета, и пересвистывались вдали отдаленные
петухи, и в совершенно заснувшем городе, может
быть, плелась где-нибудь фризовая шинель, горемыка неизвестно какого класса и чина, знающая одну только (увы!) слишком протертую русским забубенным народом дорогу, — в это время на другом конце города происходило событие, которое готовилось увеличить неприятность положения нашего героя.
Индейкам и курам не
было числа; промеж них расхаживал
петух мерными шагами, потряхивая гребнем и поворачивая голову набок, как будто к чему-то прислушиваясь; свинья с семейством очутилась тут же; тут же, разгребая кучу сора, съела она мимоходом цыпленка и, не замечая этого, продолжала уписывать арбузные корки своим порядком.
Но нигде не слышно
было отдаленного петушьего крика: ни в городе, ни в разоренных окрестностях не оставалось давно ни одного
петуха.
Навозну кучу разрывая,
Петух нашёл Жемчужное Зерно
И говорит: «Куда оно?
Какая вещь пустая!
Не глупо ль, что его высоко так ценят?
А я бы, право,
был гораздо боле рад
Зерну ячменному: оно не столь хоть видно,
Да сытно».
Пели петухи, и лаяла беспокойная собака соседей, рыжая, мохнатая, с мордой лисы, ночами она всегда лаяла как-то вопросительно и вызывающе, — полает и с минуту слушает: не откликнутся ли ей? Голосишко у нее
был заносчивый и едкий, но слабенький. А днем она
была почти невидима, лишь изредка, высунув морду из-под ворот, подозрительно разнюхивала воздух, и всегда казалось, что сегодня морда у нее не та, что
была вчера.
— Наивность, батенька! Еврей
есть еврей, и это с него водой не смоешь, как ее ни святи, да-с! А мужик
есть мужик. Природа равенства не знает, и крот
петуху не товарищ, да-с! — сообщил он тихо и торжественно.
Пред ними подскакивал и качался на тонких ножках защитник, небольшой человек с выпученным животом и седым коком на лысоватой голове; он
был похож на
петуха и обладал раздражающе звонким голосом.
Его особенно смущал взгляд глаз ее скрытого лица, именно он превращал ее в чужую. Взгляд этот, острый и зоркий, чего-то ожидал, искал, даже требовал и вдруг, становясь пренебрежительным, холодно отталкивал.
Было странно, что она разогнала всех своих кошек и что вообще в ее отношении к животным явилась какая-то болезненная брезгливость. Слыша ржанье лошади, она вздрагивала и морщилась, туго кутая грудь шалью; собаки вызывали у нее отвращение; даже
петухи, голуби
были явно неприятны ей.
«А может
быть, Русь только бредит во сне?» — хотел спросить Клим, но не спросил, взглянув на сияющее лицо Маракуева и чувствуя, что этого
петуха не смутишь скептицизмом.
— Сегодня —
пою! Ой, Клим, страшно! Ты придешь? Ты — речи народу говорил? Это тоже страшно? Это должно
быть страшнее, чем
петь! Я ног под собою не слышу, выходя на публику, холод в спине, под ложечкой — тоска! Глаза, глаза, глаза, — говорила она, тыкая пальцем в воздух. — Женщины — злые, кажется, что они проклинают меня, ждут, чтоб я сорвала голос, запела
петухом, — это они потому, что каждый мужчина хочет изнасиловать меня, а им — завидно!
Все тихо в доме Пшеницыной. Войдешь на дворик и
будешь охвачен живой идиллией: куры и
петухи засуетятся и побегут прятаться в углы; собака начнет скакать на цепи, заливаясь лаем; Акулина перестанет доить корову, а дворник остановится рубить дрова, и оба с любопытством посмотрят на посетителя.
В ее суетливой заботливости о его столе, белье и комнатах он видел только проявление главной черты ее характера, замеченной им еще в первое посещение, когда Акулина внесла внезапно в комнату трепещущего
петуха и когда хозяйка, несмотря на то, что смущена
была неуместною ревностью кухарки, успела, однако, сказать ей, чтоб она отдала лавочнику не этого, а серого
петуха.
«Где же тут роман? — печально думал он, — нет его! Из всего этого материала может выйти разве пролог к роману! а самый роман — впереди, или вовсе не
будет его! Какой роман найду я там, в глуши, в деревне! Идиллию, пожалуй, между курами и
петухами, а не роман у живых людей, с огнем, движением, страстью!»
На шее не
было ни косынки, ни воротничка: ничто не закрывало белой шеи, с легкой тенью загара. Когда девушка замахнулась на прожорливого
петуха, у ней половина косы, от этого движения, упала на шею и спину, но она, не обращая внимания, продолжала бросать зерна.
Вот явились двое тагалов и стали стравливать
петухов, сталкивая их между собою, чтоб показать публике степень силы и воинственного духа бойцов.
Петухи немного
было надулись, но потом равнодушно отвернулись друг от друга. Их унесли, и арена опустела. «Что это значит?» — спросил я француза. «
Петухи не внушают публике доверия, и оттого никто не держит за них пари».
Одни из них возятся около волов, другие работают по полям и огородам, третьи сидят в лавочке и продают какую-нибудь дрянь; прочие покупают ее,
едят, курят, наконец, многие большею частью сидят кучками всюду на улице, в садах, в переулках, в поле и почти все с
петухом под мышкой.
Кучер мой, по обыкновению всех кучеров в мире, побежал в деревенскую лавочку съесть или
выпить чего-нибудь, пока я бродил по ручью. Я воротился — его нет; около коляски собрались мальчишки, нищие и так себе тагалы с
петухами под мышкой. Я доехал до речки и воротился в Манилу, к дворцу, на музыку.
Летают воробьи и грачи,
поют петухи, мальчишки свищут, машут на проезжающую тройку, и дым столбом идет вертикально из множества труб — дым отечества!
У всякого под мышкой
был петух.
Женщинам нельзя сидеть в этих сквозных галереях, особенно в верхних этажах: поэтому в цирке
были только мужчины да
петухи — ни женщин, ни кур ни одной.
Я видел
петухов, привязанных к дверям лавок: хозяин торгует —
петух должен
быть тут же.
Всякий раз, при сильном ударе того или другого
петуха, раздавались отрывистые восклицания зрителей; но когда побежденный побежал, толпа завыла дико, неистово, продолжительно, так что стало страшно. Все привстали с мест, все кричали. Какие лица, какие страсти на них! и все это по поводу петушьей драки! «Нет, этого у нас не увидите», — сказал барон. Действительно, этот момент
был самый замечательный для постороннего зрителя.
На арене ничего еще не
было. Там ходил какой-то распорядитель из тагалов, в розовой кисейной рубашке, и собирал деньги на ставку и за пари. Я удивился, с какой небрежностью индийцы бросали пригоршни долларов, между которыми
были и золотые дублоны. Распорядитель раскладывал деньги по кучкам на полу, на песке арены. На ней, в одном углу, на корточках сидели тагалы с
петухами, которым предстояло драться.
Явились двое других и повторили те же проделки, то
есть дразнили
петухов, вооружили их шпорами: то же волнение, тот же говор повторились между зрителями, что ваша жидовская синагога!
Он побранил
было петуха, этот живой будильник, но, взглянув на дедовские часы, замолчал.
Это
были уже вторые
петухи.
После супа
был тот же
петух с поджаренными волосами и творожники с большим количеством масла и сахара.
Есть поговорка, что
петухи кричат рано к веселой ночи.
Стол
был накрыт суровой скатертью, вышитое полотенце
было вместо салфетки, и на столе в vieux-saxe, [старинный саксонский фарфор,] с отбитой ручкой суповой чашке
был картофельный суп с тем самым
петухом, который выставлял то одну, то другую черную ногу и теперь
был разрезан, даже разрублен на куски, во многих местах покрытые волосами.
Женитьба на Антониде Ивановне
была одним из следствий этого увлечения тайниками народной жизни: Половодову понравились ее наливные плечи, ее белая шея, и Антонида Ивановна пошла в pendant к только что отделанному дому с его расписными потолками и синими
петухами.
— Или, может
быть, вы умеете
петь, как
петух?
Чертопханов проснулся. В комнате
было темно; вторые
петухи только что пропели…
Даже курицы стремились ускоренной рысью в подворотню; один бойкий
петух с черной грудью, похожей на атласный жилет, и красным хвостом, закрученным на самый гребень, остался
было на дороге и уже совсем собрался кричать, да вдруг сконфузился и тоже побежал.
— Погода разгуляется,
будет вёдро. Ишь
петухи как кричат. Это верная примета, — говорили казаки между собой.
Пели петухи, и
было уже светло, как достигли они Жадрина. Церковь
была заперта. Владимир заплатил проводнику и поехал на двор к священнику. На дворе тройки его не
было. Какое известие ожидало его!
Начало весны. Полночь. Красная горка, покрытая снегом. Направо кусты и редкий безлистый березник; налево сплошной частый лес больших сосен и
елей с сучьями, повисшими от тяжести снега; в глубине, под горой, река; полыньи и проруби обсажены ельником. За рекой Берендеев посад, столица царя Берендея; дворцы, дома, избы, все деревянные, с причудливой раскрашенной резьбой; в окнах огни. Полная луна серебрит всю открытую местность. Вдали кричат
петухи.
История о зажигательствах в Москве в 1834 году, отозвавшаяся лет через десять в разных провинциях, остается загадкой. Что поджоги
были, в этом нет сомнения; вообще огонь, «красный
петух» — очень национальное средство мести у нас. Беспрестанно слышишь о поджоге барской усадьбы, овина, амбара. Но что за причина
была пожаров именно в 1834 в Москве, этого никто не знает, всего меньше члены комиссии.
В сельском хозяйстве он находил моральными качествами хорошего
петуха, если он «охотник
петь и до кур», и отличительным свойством аристократического барана — «плешивые коленки».
Когда молодые воротились в Веригино, захолустье гудело раздольем. От соседей переезжали к соседям,
пили,
ели, плясали до поздних
петухов, спали вповалку и т. д. Кроме того, в уездном городе господа офицеры устраивали на Масленице большой танцевальный вечер, на который
был приглашен решительно весь уезд, да предстоял folle journйe у предводителя Струнникова.
В усадьбе и около нее с каждым днем становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще в полном ходу и
будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после обеда, часов до шести, сумерничают, а потом и свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают до
петухов, а утром, чуть свет забрезжит, и опять на ногах. Наконец в половине октября выпадает первый снег прямо на мерзлую землю.
Между прочим, и по моему поводу, на вопрос матушки, что у нее родится, сын или дочь, он запел
петухом и сказал: «Петушок, петушок, востёр ноготок!» А когда его спросили, скоро ли совершатся роды, то он начал черпать ложечкой мед — дело
было за чаем, который он
пил с медом, потому что сахар скоромный — и, остановившись на седьмой ложке, молвил: «Вот теперь в самый раз!» «Так по его и случилось: как раз на седьмой день маменька распросталась», — рассказывала мне впоследствии Ульяна Ивановна.
Может
быть, эти самые хитрости и сметливость ее
были виною, что кое-где начали поговаривать старухи, особливо когда
выпивали где-нибудь на веселой сходке лишнее, что Солоха точно ведьма; что парубок Кизяколупенко видел у нее сзади хвост величиною не более бабьего веретена; что она еще в позапрошлый четверг черною кошкою перебежала дорогу; что к попадье раз прибежала свинья, закричала
петухом, надела на голову шапку отца Кондрата и убежала назад.